Статьи Ассоциации

Типы привязанности (часть 1)

Екатерина Житомирская-Шехтман, по материалам книги Рии Демпси «За пределами плана родов».

Привязанность: Научиться любить
Большинство уже что-то слышало о Теории Привязанности (далее ТП). Но в контексте формирования связи с ребенком.

ТП утверждает, что формирование связи с малышом развивает у него чувство безопасности, уверенность в себе как в ценном существе, достойном любви, основывает отношение к окружающим как к источнику поддержки.

Другими словами, безопасная привязанность к тем, кто заботится о маленьком ребенке, дает основу для формирования здоровых отношений в течение всей жизни человека.

Знания о ТП и о гормонах, которые этому помогают — одна из причин, которые мотивируют многих женщин на нормальные физиологические роды.
Но давайте посмотрим на привязанности в жизненной истории роженицы.

Джон Боулби (один из основателей ТП), выдвинул гипотезу, которая потом была подтверждена многими исследованиями. Она гласит: наше поведение, основанное на типе сформированной привязанности, остается неизменным на протяжении всей жизни и всегда проявляется в ситуации угрозы. 

Это оказывает огромное влияние на роды. Потому что роды, особенно в условиях современной системы родовспоможения, могут восприниматься в терминах ТП как ситуация угрозы.

Совсем не каждая женщина воспринимает роды как угрожающую ситуацию. Возможно, у неё благополучная семейная история — хорошие роды из поколения в поколение. Возможно, с ней рядом сестры и подруги, у которых есть положительный опыт родов. Или ее партнер тоже доверяет родам благодаря «наследству» своей семьи. Вместе все эти положительные факторы могут стать буфером между женщиной и страхом родов. А если эта счастливая женщина удачно выберет место для родов и тех, с кем она будет рожать…

Но, увы, в современной культуре родов страх доминирует. Поэтому для большинства женщин роды — это ситуация угрозы. Ощущение угрозы могут запустить как физические факторы, так и психологические. А наше тело не отличает истинную угрозу от воображаемой, и угроза может исходить как от внешней реальности, так и от мыслей, чувств. Можете представить, какое количество комбинаций реальных, воображаемых, физических и психологических факторов угрозы встречает женщину в современной системе родов. Поведение женщины в этой ситуации будет таким же, как ее раннее взаимодействие с теми, кто о ней заботился, поддерживал ее.
Как это может выглядеть? И как проявится в родах, если они «ситуация угрозы»?


«Я в безопасности» или «Все меня бросили»?
Наша первичная потребность — находиться рядом с теми, кто в опасной или угрожающей ситуации сможет обеспечить безопасность. Эта потребность диктует поведение, которое держит нас рядом с сильной, мудрой фигурой привязанности. Близость к такой фигуре дает тихую гавань, защищает от внешних опасностей и внутренних стрессов.

Давайте перенесемся в эпоху охоты и собирательства. Именно на этом этапе развития, как считают биологи-эволюционисты, возникли многие механизмы, которые и сейчас являются базовыми для человечества. Давайте представим себе младенца. «Человеческий детеныш» очень хрупкий. Он не может сам двигаться, избежать опасности, добыть пищу и позаботиться о себе. А теперь представьте, что у этого младенца нет никого, кто бы о нем непрестанно заботился, был с ним в тесном физическом контакте. Каждодневная жизнь такого ребенка — сплошная ситуация угрозы. «Поведение привязанности» стало частью наследства, полученного человеком от приматов. Оно генетически закреплено в каждом из нас — в нашем воображаемом младенце. Часть этого генетически закрепленного поведения и самый мощный инструмент для выживания — способность к «крику сепарации», самым ранним звукам, которые начали издавать млекопитающие.


Мы умеем плакать
Малыш плачет, чтобы почувствовать себя в безопасности рядом с фигурой привязанности (обычно это мать). Термин чувство безопасности означает физическую и эмоциональную безопасность и безопасные отношения с фигурами привязанности. Чувство безопасности позволяет малышу получить физический и эмоциональный комфорт.

Матери, которые сами получают поддержку и находятся в стабильной жизненной ситуации, будут в состоянии удовлетворять нужды малыша, обеспечивая тем самым ему чувство безопасности.

Самый травматичный опыт для малыша — это быть брошенным. Если взрослые сами находятся в непростых жизненных обстоятельствах и не чувствуют себя в безопасности, либо у них нет ресурса, чтобы понять потребности ребенка, или следуют методам воспитания, которые мешают сформироваться безопасной привязанности, то ребенок чувствует себя в той или иной степени брошенным.

3десь включаются две взаимодополняющих системы поведения — привязанности и заботы. Когда они работают гармонично, между ними возникает связь. Но если работа систем нарушена, то связь может оказаться неадекватной. Такая ситуация опасна для ребенка.

То же самое происходит на психологическом уровне, если роженица оказывается в ситуации угрозы, когда она большую часть времени одна или окружающие невнимательны к ней. Ведь первичный страх оказаться брошенными обуславливает наше поведение привязанности во взрослом возрасте. Ощущение роженицы, что её бросили одну и физиологические последствия этого стали, увы, общим местом.


Госпиталь — не добрый родитель
Когда мы понимаем природу первичного страха быть брошенным в ситуации угрозы, ясна и более глубокая психологическая подоплека таких историй: уязвимую испуганную женщину в родах (часто ее называют «девочка») встречает «специалист». С точки зрения психологии в этом сценарии «специалист» это не просто акушерка или врач, а вся наша культура родов, где доминирует медицинский подход. Это и сотрудники госпиталя, и его структура, и рутинные манипуляции, и философия. Всё это опосредованно функционирует как культурно сформированная символическая фигура привязанности — родитель. В угрожающей ситуации родов у женщины включается поиск фигуры привязанности. Как и ребенку, ей нужно кому-то или чему-то довериться. Наша культура говорит ей, что она должна довериться системе родовспоможения, в данном случае — роддому. Обычно под потребностью в безопасности женщина понимает только безопасность медицинскую.

Медицинская безопасность, однако, это совсем не то, что чувство эмоциональной безопасности. И совсем не то, что безопасность психологическая.
У многих женщин в дополнение к обычному чувству брошенности, которое вызывает современная система родовспоможения, в родах пробуждаются страхи и реакции, возникшие в результате раннего детского опыта. Как и маленький ребенок, все мы вырабатываем стратегии выживания в условиях, когда не получаем должной заботы. Но наш первичный страх — быть брошенными, никуда не девается. Просто мы годами его мастерски подавляем. Опыт заботы, которую получала (или не получала) в раннем детстве женщина, формирует ее отношения с окружающими, особенно в ситуациях угрозы и стресса. И в родах страхи, выросшие из раннего опыта привязанности, могут застать врасплох и саму женщину, и ее сопровождающих, если эти страхи не были идентифицированы и проработаны во время беременности.


Паттерны привязанности
Итак, типичное поведение привязанности характерно для каждого человека, оно сформировалось миллионы лет назад. Но младенческий и детский опыт позволяет развиться индивидуальным стратегиям, которые формируют паттерны привязанности — главная причина нашей способности (не) принимать поддержку других людей.

Обычно нам удается наладить взаимодействие с теми, кто за нами ухаживает, настолько, чтобы доверять им. Если в детстве не сложилось взаимодействие с заботливыми взрослыми, формируется травма, которая влияет на всю жизнь. 
В терминах ТП поведение взрослого может быть описано как предсказуемое или непредсказуемое, либо как внимательное или невнимательное.

Если потребность в привязанности не была удовлетворена или удовлетворена недостаточно, то следующий шаг — выработать стратегию, с помощью которой можно сформировать необходимую для выживания связь с фигурой привязанности. Если это не удается, то ребенок в рамках своих ограниченных возможностей изобретает какую-то иную стратегию выживания. Такая «наилучшая из худших» стратегия привязанности с течением времени становится привычной, затем автоматической, и начинает работать на бессознательном уровне. Это формирует стиль привязанности во взрослом возрасте — как мы строим отношения с близкими людьми и чего ожидаем от этих отношений.

«Взаимодействие с окружающими в раннем возрасте преподает нам «эмоциональные уроки»», — как формулирует Гоулман. Самые важные уроки привязанности мы получаем в первые три года жизни. Мы не найдем их в явной системе памяти, но они во многом обуславливают то, как развивается мозг. Исследователи утверждают: каким бы ни был стиль привязанности, он постоянен на протяжении всей жизни и влияет на личностные особенности и чувство собственного «я», на отношения, способность заботиться о других, на успешность и способность прилагать усилия, на здоровье и благополучие.

Теперь представьте себе молоденькую девушку, которая в детстве должна была ухаживать за больной мамой и следить за младшими детьми. Она будет бессознательно стремиться заботиться о тех, кто должен заботиться о ней даже во время своих родов. Как это проявится в тревожной атмосфере роддома?


Привычный ответ на стрессовую реакцию
Чтобы выжить, млекопитающие часто должны быть настороже. Но есть структура, противоположная этому «настороже»: система социализации. Опыт раннего взаимодействия с окружающими определяет, какие именно нейроны «включаются» вместе, а это в буквальном смысле формирует наш мозг в том или другом направлении. В том числе и реакцию на стресс.

Как у млекопитающих у нас несколько опций. Мы можем включить систему самоуспокоения, которая развивается по мере роста социального мозга — это происходит во внеутробном периоде и способствует успокоение, расслаблению и социальному взаимодействию. Либо, включается более древняя система тревоги и предлагает эффективные механизмы выживания: бей, беги, замри.

Чувство опасности может вытолкнуть из системы самоуспокоения и перенести «назад в прошлое». В ситуации опасности мы мобилизуемся и готовы действовать — можем напасть или убежать. Действия помогают вернуть безопасный социальный статус, но когда надвигается опасность, и ее невозможно избежать — мы неподвижны. Замираем, чтобы выжить.

Когда малыш в состоянии стресса, он ждет помощи от взрослых. У родителей, которые сразу отвечают на сигналы ребенка, дети проявляют реакцию «бей, беги, замри» в редких и по-настоящему опасных ситуациях. Если окружающие реагируют на сигналы неадекватно, то ребенок вынужден научиться защищаться от сильной тревоги самостоятельно. У такого малыша будут ярко проявляться реакции на стресс и опасность.
Вот что имеют в виду психологи, когда говорят об установке —индивидуальной привычной реакции на стресс, о том, насколько легко включается система тревоги.

Когда малыш легко успокаивается с помощью взрослых путем социального взаимодействия, то у него остается достаточно времени для обучения и развития. В противном случае на него оказывают влияние гормоны стресса.

Этот процесс влияет и на роды: ведь роды являются естественным физиологическим стрессом для матери и ребенка, поэтому роженица бессознательно отреагирует привычным для нее способом.

Если у матери хорошо отрегулирована установка реакции на стресс, а родовое пространство (включая персонал и группу поддержки) ощущается как безопасное, активной будет система успокоения, которой в ситуации родов (периода высочайшего стресса!) станет окситоциновая система «приблизься и подружись».

Но если ее привычная реакция на стресс — активация тревоги, что это означает? Как стремление «бить, бежать, замереть» будет выглядеть в контексте родов?
И здесь мы подходим к важности индивидуального стиля привязанности женщины.


Стили привязанности
Если ребенок чувствует себя в безопасности, поскольку его потребности постоянно и полностью удовлетворяются — это безопасный стиль привязанности. В течение всей жизни в ситуациях угрозы такой ребенок будет обращаться к своим надежным внутренним ресурсам либо к окружающим за поддержкой — в полной уверенности, что получит ее. Всем будет управлять окситоциновая система этого ребенка, система любви, система покоя.

Если потребностями малыша пренебрегали или они не полностью удовлетворялись, это сформирует у него небезопасный стиль привязанности: ощущение закрытого от всех своего внутреннего «я», неуверенность в себе и окружающих, от которых нельзя ожидать поддержки.

Если вспомнить младенчество и раннее детство, то можно кое-что понять и про свой стиль привязанности. Что управляет нашей привычной реакцией на ситуацию угрозы — 
система самоуспокоения или активация системы защиты? Если верно последнее, помним, что у человека на ситуацию угрозы три ответа: бей, беги, замри. И в терминах ТП получается, что «план В», к которому ребенок обращается для удовлетворения своих потребностей (это называется вторичными стратегиями привязанности), восходит к этим трём первичным реакциям выживания.


Небезопасный стили привязанности
Если ранний детский опыт привел к формированию небезопасного стиля привязанности, то дальше этот стиль станет либо тревожным, либо избегающим.

Тревожный стиль привязанности формируется, если доступность фигуры привязанности бессистемна, иногда доступна, иногда нет. В этом случае ребенок иногда чувствует себя в безопасности. Но ему надо выжить, поэтому он может выбрать стратегию гиперактивации своего поведения. Это может быть либо усиление плача, поведение, привлекающее внимание, либо попытки понравиться, угодить. Ребенок мудро пытается получить тот объем внимания, с которым он чувствовал бы себя в безопасности — ведь иногда его попытки удовлетворить свои потребности оказываются успешными, хотя точно неизвестно, когда именно. Этот небезопасный тревожный стиль соответствует реакции «бей», и такое активное поведение станет привычным ответом на ситуации угрозы в будущем. Поскольку тревожный стиль привязанности характеризуется поведением, призванным удержать окружающих рядом с собой, то такие люди либо всё время «страдают», навязываются, либо жестко контролируют всё и всех вокруг, «давят» на окружающих.

Напротив, избегающий стиль привязанности (его еще называют отвергающим) можно прогнозировать, если фигуры привязанности постоянно недоступны для ребенка, отвергают его или наказывают, создают опасные ситуации. Ребенок оказывается один на один со своими потребностями, не имея возможности ни удовлетворить их самостоятельно, ни привлечь к этому кого-то еще. Если самые первичные страхи не полностью лишают ребенка способности действовать, он будет искать способы выжить и защититься от первичных стрессов. В подобных ситуациях проявляются стратегии «деактивации», в частности избегание ситуаций, где потребность ребенка в других людях и его ранимость смогут как-то проявиться. С психологической точки зрения, это реакция «беги» — человек подавляет свои потребности или пренебрегает ими. Также он может занять компульсивную самоуверенную позицию защиты (в стиле «идите нафиг, мне никто не нужен»). Или такой человек проваливается в состояние выученной беспомощности, бросает свои усилия, впадает в депрессивное состояние — и это соответствует первичной реакции выживания «замри».

Вместо попыток установить контакт, человек с избегающим стилем будет настроен проживать стресс в одиночку и держать других на расстоянии, как физически, так и эмоционально. Неудивительно, что у таких людей часто возникают проблемы в близких отношениях. Родители «избегающих» детей мотивируют их не приближаться, больше фокусироваться на независимости. Таким образом, система привязанности ребенка постоянно деактивируется. Если ребенок тревожный, то учится все время быть рядом с родителем на случай, если на этот раз родитель ответит на его потребность.

С течением времени небезопасные реакции привязанности — гиперактивация («бей»), деактивация («беги»), выученная беспомощность («замри»), в отсутствие работы с ними становятся основными личностными характеристиками. Кто-то готов сражаться и всегда настороже в ожидании опасности, а кто-то измотан чувством собственной беспомощности.

Третий небезопасный стиль привязанности, дезорганизованный (дезориентированный). Это результат весьма травматичного детства. Когда один и тот же человек одновременно активирует в мозгу команду «уходи» и «иди сюда», это вызывает страх, ощущение безысходности, ведь ситуация неразрешима. 3десь «я» ребенка не отключено, как в случае избегания, и не растерянно, как в случае амбивалентной привязанности. Вместо этого чувство собственного «я» у ребенка фрагментировано, раздроблено. Это называется дезорганизованной привязанностью. Во взрослом возрасте может выражаться в поведении, где реакции «бей, беги, замри» сменяют друг друга.

Недавние исследования утверждают, что почти у половины населения наблюдается та или иная форма небезопасной привязанности: у 20% людей избегающий, у 10-15% тревожный, у 10% дезорганизованный стиль привязанности. Эти стили не всегда ярко выражены. Внутри каждого есть целый спектр: от очень безопасного или незащищенного до незначительно безопасного или незащищенного.

Уверена, что вы уже задумались о своем стиле привязанности.
ТП многое объясняет во взаимодействии между роженицей и группой поддержки: с одной стороны, способность матери принимать поддержку, с другой стороны, способность окружающих давать подходящую поддержку. Осознать возможное влияние этой динамики на исход родов очень важно для женщины, настроенной на нормальные физиологические роды (не говоря уж о важности этого осознания для ожидающего ее материнского пути).


Стыд и поддержка
Есть мнение, что наше «взрослое» восприятие конечного результата во многом зависит от безопасности отношений между ребенком и окружающими его взрослыми, от количества поддержки. Из этой безопасности мы впитываем набор основных сценариев и убеждений о мире, о себе и об окружающих — формируем нашу внутреннюю рабочую модель.
«Мой мир — безопасное место. Я любима и получаю поддержку. У меня много внутренних ресурсов для работы с эмоциями, а также я могу в случае необходимости обратиться к окружающим, и они поддержат меня». А все ли так считают?

Что, если у роженицы не возник сценарий безопасного мира? Каковы тогда ее убеждения? И здесь мы подходим к ключевому элементу в понимании родов через ТП — стыд.
Стыд присущ человеку. Каждый из нас испытывал стыд. В процессе эволюции на протяжении всей истории человечества стыд использовался для обозначения границ и обеспечения принятого в социальной группе (племени) поведения. Это эволюционная история сделала каждого из нас чувствительным к социальному стыду.


СОЦИАЛЬНЫЙ СТЫД
Приходит к нам в самом разном обличье. Постыдным может считаться любое поведение; оно может быть обусловлено определенными социальными, культурными или религиозными табу; оно может меняться с течением времени и изменением моральных норм. Во множестве культур у женщин очень долго превалировал социальный стыд своего тела, в том числе стыд менструации.

Социальный стыд родов — еще одни пример. Для большинства культура родов все еще функционирует как иерархическая силовая структура. Она регулярно управляет роженицами с помощью социального стыда: рожающую женщину призывают быть «хорошей матерью» (например, соглашаться на рутинные процедуры или ненужные вмешательства). Врач всегда может вытащить из рукава карту «ваш ребенок может умереть», чтобы пристыдить женщину. Врач может преувеличивать риски конкретных родов, чтобы напугать и заставить подчиняться госпитальному протоколу, может стыдить женщину за «эгоизм», если она хочет получить свой уникальный опыт родов.

И это отлично работает. «Я была уверена, что мы сможем придерживаться нашего плана родов, но когда они сказали: «ваш ребенок умрет», я была в ужасе и тут же на все согласилась» (из рассказа роженицы).
Особенно эффективно это еще и потому, что женщины, в целом, более социализированы, чем мужчины; они чаще склонны соглашаться с авторитетными фигурами, а не задавать вопросы и отстаивать свои требования.

Читайте продолжение статьи: Типы привязанности (часть 2)

Редактор - Оля Калмыкова

Беременность